Чернов Юрий Иванович

(1923  г. - 1998 г.)

Мой дедушка Андрей Юрьевич Чернов рассказал мне про своего отца и деда...

А своей автобиографии Юрий Иванович Чернов пишет:

Началась Великая Отечественная война. В составе морской курсантской бригады я участвовал в обороне Ленинграда. Отец Иван Николаевич, тоже ушел в ополчение, там был призван в армию в звании майора. Воевал на карельском фронте. Бабушка Мария Егоровна, мать мамы, умерла еще до войны. Дома осталась одна мама.

В истребительном батальоне под мы были до осени, затем вернулись в училище. Начались суровые дни блокады. Иногда во время патрулирования по городу мне удавалось забежать домой. Мама голодала.

Однажды, еще осенью в училище пришла мама. Она была в отчаянии. В жилой дом на углу нашей улицы и улицы Маяковского попала бомба, и в нашем доме выбило стекла. В конце-концов наше окно, как и другие, заделали фанерой. В то время мама, как и другие женщины, дежурила на крыше, боролась с зажигательными бомбами.

II декабря 1941 года наш курс стали эвакуировать из Ленинграда. За несколько часов до нашего отъезда на вокзал на приемно-пропускной пункт пришла мама. Мы с ней попрощались. Она хотела поехать на вокзал, но я не разрешил.

Больше я маму не видел. В марте 1942 года она эвакуировалась. У соседки по квартире случайно оказалось место в грузовой машине, идущей в Вологду. Соседка Люба из милости предложила маме поехать с ними.

Удивительно, но судьбой было определено так, что в Вологде она повстречала отца, когда наши войска освободили Беломорск, и отца направили туда, она снова отправилась с ним по месту его службы. Здоровье ее было подорвано блокадой, и 17 октября 1944 года мама умерла. Могила, где лежит мая мать, мне неизвестна.

Вернусь к эвакуации нашего курса, на поезде мы доехали до станции Ладожское озеро. В поезде дождались ночи и строем пошли по замерзшей Ладоге на Большую землю. Силы кончались. Дальше шли кто как мог, снимали и оставляли на льду вещевые мешки. Для того чтобы мешок сбросить, нужно было снять масхалат. У меня не было сил это сделать: я боялся отстать от товарищей.

До противоположного берега я дошел с вещами. После 16–18 часов пути (приблизительно 60 км) мы ступили на Большую землю в деревне Кобоны.

Учебу мы продлили в Астрахани, куда прибыли в январе 1942 г. Но в августе, когда под Сталинградом сложилось тяжелое положение, первые и вторые курсы училища направляли на переподготовку в Астраханское пехотное училище. Нам было по 18 лет.

Осенью 1942 года нас отправили на фронт командирами взводов. Я командовал взводом в Сальских степях, в составе 62-ой мотострелковой бригады. 15 января 1943 года во время атаки на хуторе «Красное знамя» я был ранен в ногу и попал в госпиталь № 5128.

После выздоровления я был направлен на курсы «Выстрел», где готовили командиров рот. Но на фронт я больше не попал. Вышло постановление всех моряков вернуть на флот.

Так я в январе 1944г. снова вернулся в училище и стад слушателем первого курса в звании младшего лейтенанта.

Весной 1947г. я закончил училище и был направлен на Балтийский флот в город Пилау (Балтийск) на гидрографические суда, т.к. я кончал Гидрографический факультет. Через год был переведен на тральщик и участвовал в разминировании Балтики.

В 1951 г. в звании старшего лейтенанта переведен в Совгавань гигрографом.
1 июня 1947 года ушел из жизни мой отец — Иван Николаевич Чернов. Ему было 55 лет. Встретившись после воины, недолго мы были вместе. Служа в Балтийске, я едва успел приехать, чтобы проводить отца в последний путь.

После войны мечта стать историком и литератором вновь овладела моими мыслями. До перевода в Совгавань я два года был заочником исторического факультета ЛГУ. Перед отъездом к новому месту службы я узнал, что при моем училище Фрунзе открываются годичные курсы морских историков. И обратился к начальнику исторического отдела Генерального штаба капитану I ранга Ростиславу Николаевичу Мордвинову, в подчинении которого были Исторические курсы, он взял меня на заметку.

В феврале 1952 года я в Совгавани получил вызов, вернулся в Ленинград и стал слушателем Академических курсов историков.

А.Ю.Чернов

БАЛЛАДА О ХРУСТАЛЬНЫХ ПОДВЕСКАХ

. . . . . . . . . . . . . . . . . Сыну Сашке

Приснится сон — бессонницы бессоннее:
позвякивая, заявились нá дом
хрустальные подвески филармонии,
те, что отца спасли под Сталинградом.

…Прозрачнее, чем пятистопный стих,
в прожекторе луны морозный воздух.
А двое взводных спорили о звёздах.
Да так вот и отстали от своих.

Неделю как на курсах отучились
и каждый принял свой стрелковый взвод.
И вот в степи бесснежной заблудились.
И напоролись на немецкий дзот.

Когда услышал очередь — упал.
(Как научили: лёг, чтоб не попали.)
А этот двоечник, он побежал.
И убежал. И пули не догнали.

А ты лежи, пока твоя душа
не сбросит бремя зябнущего тела.
Лежи, как отказавший ППШ.
Мороз ударил — смазка загустела.

А зимнюю не подвезли. Боёк-
сомнамбула с утра целует капсюль
взасос. И засыпает, как сурок.
И — пули в диске не опасней капель.
В кармане РГД. Запал — в бумаге.
Бумага тоже от щедрот промаслена.
Не выручат ни горки, ни овраги.
Степь Сальская плоска, как лист бумаги,
как всуе возведённая напраслина.

Не шевельнуться. Уличит из мрака
Луна, что светит празднично и святочно.
И «Ворошиловского килограмма»
на эту амбразуру недостаточно.

Стал замерзать — услышал звук мотора.
Возможно, шанс последний для атаки…
Ну да, ведь ротный говорил, что скоро
тут могут выдвинуться наши танки.

Танк проурчал — и замер, амбразуру
не перекрыв. А ты к земле приник,
метнуться под броню задумав сдуру.
Но что-то удержало в этот миг.

Такой пустяк — алмазный всплеск подвески
стальным лучом от гарды Д’Артаньяна.
А дальше было всё довольно странно:
танкист откинул люк, и — по-немецки…

Подумал: хорошо, на мне тельняшка.
Дожил до девятнадцати годков.
И хватит. Флотским на войне поблажка:
фашисты в плен не брали моряков.

Я опущу дальнейшие детали.
Как немец вокруг тела обошёл.
Как передёрнул лязгнувший затвор.
Как выяснилось, что не мародёр.
Побрезговал — твой труп не обыскали.

Стал отключаться. Сумрак онемелый
сковал сознанье в сладостной истоме.
Сосульки на траве заледенелой
напомнили о музыке, о доме.

Привиделось: сидят отец и мать,
вернувшиеся только что с концерта,
но только попытался рассказать,
как мать спросила: ну а что в конце-то?

Как — что? Тут наши танки подошли.
И фрицев мы отбросили к утру!..
…И стыд обжёг, как чей-то выкрик «пли!»:
Зачем же я отцу и маме вру?

Очнулся. Танка не было. Вскочил.
Пускай стреляют. Тишина в ответ.
Взяв пулемётчика, танк укатил,
и хрусталём зарос неровный след.

Звезда упала в предрассветный дым.
Бессмысленна, как выстрел в молоко.
…И вышел через полчаса к своим.
На этот раз сравнительно легко.

6 февраля 2015. День блаженной Ксении Петербуржской и день рождения отца

NB: ППШ – пистолет-пулемёт Шпагина (автомат с круглым диском).
РГД-33 – ручная противопехотная граната Дьяконова.
«Ворошиловский килограмм» – противотанковая граната с зарядом в 1000 граммов.

Мой дедушка и моя бабушка

Хардикова Катерина